Мы с зеленым тигром

Тигр не оставляет следов. У меня в ботинке – каменная крошка, мелкая мраморная гадость, которой сволочи посыпают улицы. Прикидываю, не вытряхнуть ли ее прямо сейчас. Мы уже немного опаздываем. Мы быстрым шагом идем через Арбат – я и мой воображаемый тигр.
– Зачем вообще туда идти? Я там никого не знаю! – молча говорю я.
– Это отличный повод, – отвечает тигр и прыгает по тротуару, по снежной каше, как глупый котенок за клубком.
– Когда ты в последний раз была на поэтическом вечере?
– В конце декабря. Там не было никого младше 85. Пахло старостью. Седые мальчики и манерные девочки читали стихи о любви.
Сегодняшний вечер планировался в студии в одном из арбатских переулков. И теперь мы шли по подсказкам навигатора, я и мой воображаемый зеленый тигр. Пошел снег. Тигр ловил на язык снежинки.
– Красиво! – крикнул тигр мне в ухо. И в левом наушнике включилась увертюра «Щелкунчика».
В окнах за столиками сидели люди, компаниями и парами, их жизнь была полна чудесных событий. Студия находилась на первом этаже жилого дома. Из нужного подъезда стайка молодежи вышла покурить, дверь открылась, и я вошла. Толкотня в коридоре, патлатый юноша, девушка с алой помадой, девушка (или юноша) с синими волосами. Зал был полон и никого не было старше двадцати трех. Кроме меня. Я пристроилась на подоконнике. Возникла девушка с фотоаппаратом:
– Какая интересная у вас игрушка. Винтажная?
– Как и я, – хотела ответить я, но вместо этого сказала: «Я сама его сшила».
– И везде носите с собой? – с вежливо спросила девушка. И нажала на кнопку фотоаппарата.
– Он должен увидеть мир, – злобно ответила я.
Зал молчал. Ослепительно юные люди сидели на стульях, на подоконниках, на ковре, все были на кого-то похожи, одноклассница, однокурсник, первая любовь, последняя подруга, молодой журналист, покойный поэт, друзья сына, подруги дочери, бывшая девушка бывшего мужа. На синих стенах висели многозначительные картины. На бумажках было написано что-то про современную магию. Чувствовалось, что где-то тут авторки, блогерки, кураторки, умеренные анархисты и радикальные феминисты. Все уже собрались, свечи горели, было ясно, что поэты вот-вот начнут читать. Начали без предисловий.
– «Молодой бок», поэма, – произнес филологический юноша и сделал паузу. Я не сразу поняла, что он имеет в виду.
– В наше время, – в моей голове я произнесла это голосом актрисы Бабановой, (см «Звуковой архив Малого театра»), – было принято говорить: «Бох» с фрикативным «г» на конце. Я чувствовала себя старой, как энциклопедия Брокгауза и Эфрона.
– Ага! И еще «дощщь» вместо «дождь», – обрадовался зеленый тигр.
Чтение продолжалось долго, но никто не устал. Красное вино в чистых высоких бокалах казалось в их руках реквизитом. Все сидели как нарисованные, как приклеенные, как примороженные. Казалось, они могли слушать всю ночь, но тут все внезапно кончилось. Некоторое время сидели по местам, а потом чинно начали расходиться. Все были сдержаны и вежливы, сохраняли дистанцию. Ничего не было понятно по их лицам. Это сбивало с толку. Хотелось встряхнуть головой, чтобы очнуться. Чтобы они загалдели, чтобы кто-то вошел и достал из карманов пальто плохое вино с винтажной этикеткой, его бы разлили в чашки, запели под расстроенную гитару. Чтобы кто-то заговорил со мной. Чтобы все это перестало походить на кошмарный сон, в котором реальность сдвинута на полградуса и потому так жутко. Хотелось хватать людей за пуговицы и говорить: «Понимаете, я только на минуточку отвлеклась! Первой парой был старославянский, я не люблю его, понимаете? Я смотрю в зеркало и мне 85 лет. Это такая болезнь? Это лечится? Вы видите меня?»
Или я призрак.
– Почему мы здесь? (Какого зеленого черта? Должна случиться судьбоносная встреча? Я найду новых друзей? Встречу старых? Они вызовут возрастную полицию и меня наконец увезут в дом престарелых?) – спросила я у зеленого тигра.
Он взглядом показал на девушку с фотоаппаратом, которая приглашала всех желающих в подвал. Там на черной стене висели картины – мухоморы в лесу, лестница в небо, туманные статуи в туманном парке. И зеленый тигр.